Конечно, в те далёкие времена, ещё не было генералов-дирижёров и певцов в форме морских офицеров, увешанных орденами и медалями так, как будто они в одиночку выиграли третью мировую войну, и морские кортики кому попало, не раздавали. Композитор с мировой славой в чине лейтенанта, правда, был, но чин этот он выслужил на палубе военного корабля, а, не подпрыгивая на сцене в такт «мыслям-скакунам». Офицерский состав пополнялся за счёт унтер-офицеров и выпускников кадетских корпусов.
В России офицеров никогда не баловали денежным содержанием. Молодой офицер, чтобы жениться, должен был иметь какие-то дополнительные доходы, потому что на деньги, которые он получал, обеспечить достойное существование жены и детей было невозможно, а позорить офицерское звание нищенской жизнью семьи он не мог.
Денежное содержание русского офицера было значительно меньше, чем у находившегося с ним в равном звании англичанина и француза. Эту традицию в России бережно сохраняют: сумму пенсии, которую получает наш офицер, стыдно назвать иностранцу. Русские морские офицеры стеснялись порой пригласить к себе на корабль коллег с иностранных судов, чтобы не позориться рваными клеёнками в кают-компании или какими-либо иными деталями быта.
Рассказы о том, что каждый русский офицер был помещиком, имел крепостных и недвижимость, не более чем миф. Подавляющее большинство жило только на офицерское жалованье, в постоянной нужде, побуждавшей молодых офицеров искать дополнительные доходы.
Конечно, офицерское содержание с денежным содержанием нижних чинов сравнивать не приходится. Но к нижним чинам власть имущие вообще относились, как к скоту, впрочем, не забывая лицемерно восхвалять высокие моральные и физические качества русских солдат и матросов, якобы превосходящие все другие нации.
Жизнь офицерских семей всегда была на грани нужды, а уж излишеств там точно не было. Это, конечно, не относилось к узкому кругу подкармливаемой военной верхушки.
Постоянная нехватка денег провоцировала отцов-командиров заниматься «благоразумной экономией» и «безгрешными доходами». «Благоразумная экономия» была, если называть вещи своими именами, банальным воровством денег, выделявшихся на отопление, освещение казарм, на обмундирование и продовольствие солдат.
К «безгрешным доходам» относилась продажа на сторону муки и крупы, которые положено было выдавать жителям, принимавшим на постой солдат, у которых они столовались. Воровством в офицерской среде это не считалось. Обычно фельдфебелю офицером давалась команда напоить старосту деревни, и тот под пьяную руку подписывал справку, что все жители деревни исправно получают муку и крупу. Да что там какой-то староста в незапамятные времена! Давно ли было, когда важнейшие бумаги подписывались уже в наше время большим начальством в пьяном виде в сауне? Чтобы убедиться в этом, достаточно почитать мемуары некоторых бывших охранников.
Не брезговали господа офицеры присваивать и деньги умерших нижних чинов, в том числе и те, что вносились в артельные суммы. Чем выше должность была у командира, тем больше прилипало к его рукам. При этом в офицерской среде были глубоко убеждены, что к офицерской чести это никакого отношения не имеет. Лукавая вещь, эта корпоративная мораль.
На флоте считалось в порядке вещей присваивать разницу между справочными и реальными ценами при закупке продовольствия, необходимых вещей, проведении ремонта. А уж с углём чего только не вытворяли! Самый дрянной уголь можно было оприходовать как высококачественный, потому что сгорел – и ничего не докажешь! Справку о стоимости угля подписывали капитан, консул и судовой ревизор. Втроём они и делили «навар». У одного капитана 1 ранга в аттестации без затей было написано: «Нельзя назначать командиром парохода – будет воровать уголь».
Встречались, конечно, и безупречно честные офицеры, генералы и адмиралы, которым всё это было не по душе. Как правило, мы знаем их имена. Но разве таких наберёшься на все огромные вооружённые силы? Страдали не только солдаты, но даже и… лошади! «Деньги, отпускавшиеся миллионами, разворовывались по дороге, и то, что доходило до роты, получалось с огромным опозданием.
Между интендантами и полковым начальством, – писал очевидец, – установился невысказанный, но всеми понятный договор: не требовать от интендантства фуража в натуре и за это пользоваться выгодами от ненормально возвышаемых цен, кто как умеет и у кого насколько хватит совести. Но и эта паллиативная мера принесла только зло и никакой пользы. Командиры действительно не требовали более от интендантства фуража в натуре, но зато и лошадей почти вовсе перестали кормить».
Военные госпитали больше походили на воровской притон: воровали там все и всё, начиная от самого низшего служителя, заканчивая большими медицинскими начальниками и генералами по интендантской части. Попадать в госпиталь для излечения часто оказывалось сродни подписанию себе смертного приговора.
Не зря даже великий князь Константин сочинил душещипательную песню: «Умер бедняга в больнице военной, долго родимый лежал». В этой песне удивляет лишь живучесть солдата, который умудрился там «долго лежать».