Рыцари
в морских мундирах
Композитор
Римский-Корсаков
Часть 7
«Поскорей
бы в мичмана»
К
удивлению и радости ничего не подозревавшего экипажа на
«Алмаз» поступило предписание срочно прибыть в
Кронштадт.
Радость быстро улеглась, когда выяснилось, что вызвали клипер только
для того, чтобы поспешно загрузить его всем необходимым для длительного
плавания. Но цель плавания никто не знал, она держалась в секрете.
Не
пробыв в Кронштадте и недели, клипер вышел в море. Только
тогда морякам открыли, что путь их лежит в Нью-Йорк. Первое рандеву
(место встречи кораблей в море) судов эскадры состоялось у входа в
пролив Малый Бельт. Ночью у острова Борнхольм боевые суда пополнили
израсходованные запасы угля с двух поджидавших их там транспортов.
Грузить было тяжело: ночное время, сильная зыбь от прошедшего шторма.
По традиции того времени от тяжелой работы освобождался лишь капитан.
Первый мешок с углем нес старший офицер. Николай и его товарищи
работали наравне с матросами. Утром суда расстались с транспортами и в
полной боевой готовности вышли в Северное море.
Эскадра
обогнула север Англии незамеченной. Атлантика встретила русских
моряков неласково: беспрерывные дожди перемежались густыми туманами и
штормовыми ветрами. Шли под парусами, экономя уголь для боевых
действий. Тихоходный «Алмаз» постоянно плелся в
хвосте,
потом окончательно отстал. Его ждали.
Наконец
у Лесовского лопнуло терпение, и он разрешил клиперу
следовать самостоятельно. Соответствующая инструкция у капитана
имелась. «Алмаз» пришел в Нью-Йорк на двадцать два
дня
позже остальных судов эскадры. Он находился в непрерывном плавании 77
суток и выдержал за это время пять ураганов. Об одном из них
Римский-Корсаков рассказал в письме: «…Представь
себе
темную ночь. Ветер ревет с ужасающей силой, огромные водяные горы
подымаются с обеих сторон клипера, закрывая собой горизонт, некоторые
из них со страшной силой вкатываются на палубу. Изредка луна,
выглядывая из-за несущихся туч, освещает разъяренное
море…» Капитан привел клипер без потерь в людях,
несмотря
на ужасные условия: постоянная качка, вечная сырость,
отвратительная еда.
О
пребывании эскадры Лесовского в Америке написано много, в том числе и
автором этой книги. Американцы приняли русских восторженно, а новые
впечатления и испытания у Николая были настолько сильными, что он даже
временно забыл о музыке.
Одним из
товарищей Римского-Корсакова был Павел Мордовин, штурманский
кондуктор. Они делили одну каюту. О Мордовине жандармы сообщали в
морское министерство, что Павел вёл переписку с Герценом, получал от
него «Колокол» и другие запрещённые издания и
распространял
между своими товарищами «вредные идеи». Спустя
много лет
композитор признался, что веяния 60-х годов коснулось и моряков.
Молодёжь на клипере разделилась на два лагеря: одни восхищались
Герценом, другие – Катковым. Симпатии Римского-Корсакова были
на
стороне первых, но всё же политика не очень интересовала будущего
композитора.
Немецкий
эмигрант Фридрих Капп писал Герцену из Нью-Йорка, что, якобы,
во время обеда, данного американскими моряками офицерам эскадры
контр-адмирала Лесовского в октябре 1863 года, гардемарины вынули
портреты Герцена и Огарёва и предложили тост за издателей
«Колокола». Правда, осталось неизвестным, сколько к
тому
моменту успели произнести тостов и сколько успели выпить. Но даже если
среди этих фрондёров и был Римский-Корсаков, последствий эта выходка
для него не имела.
В Северной
Америке моряки пробыли до весны 1864 года. В марте 1864 года
Римский-Корсаков сдал комиссии экзамен на звание мичмана. Теперь его
зрелость была подтверждена официально. Пришла пора определить свою
судьбу. Его настораживало и даже пугало равнодушие к музыке, которое он
ощутил в себе за время своих странствий. Но и морская служба тоже
больше не влекла. Он понял, что стать на флоте равным брату не сможет,
а быть заурядным, не хватающим с неба звезд офицером, не хотел. Николай
Андреевич не чувствовал, а знал, что обладает музыкальным талантом, и
корил себя за то, что, убоявшись полунищего существования, изменил
своему призванию, променял талант на обеспеченную жизнь. «Для
такого дела, как быть композитором, нужно жертвовать всем, а то ничего
не выйдет», – с горечью написал он матери.
25 апреля
1864 года «Алмаз» покинул Нью-Йорк. Впереди лежал
путь на Дальний Восток. Сначала на пути была Бразилия, когда-то
далекая, загадочная. В Рио-де-Жанейро пробыли довольно долго. Теперь по
ночам он видел Южный Крест не на карте, а воочию. Из Рио-де-Жанейро
направились в Монтевидео. Продолжая традицию брата, Николай Андреевич
подробно описывал матери свои новые впечатления. Но в данном случае
воспользуемся рапортом командира клипера капитан-лейтенанта Зеленого от
17 июля 1864 года. Командир сообщал морскому министру, что 12 июня в
южной широте 27 градусов 50 минут начался жестокий шторм от зюйд-веста,
который в тех краях называется памперос.
Командир
по признакам на море и показаниям барометра ожидал
шторма, и на клипере к нему подготовились. В 7 часов вечера налетел
шквал, к полуночи превратившийся в шторм. Поднялось огромное волнение.
Вот подлинные слова командира: «То, что испытал клипер в ту
ночь
и следующий день, трудно описать, его ломало и гнуло по всем
направлениям; боковая качка, когда его ставило поперёк волнения,
доходила до 38 градусов под ветер и была так продолжительна, что я
каждую минуту ожидал, что полетят мачты или оторвутся орудия, удары
волнения в наветренный борт и корму были очень сильны, я одного боялся,
чтобы не вышибло руль, но благодаря Богу он уцелел; наиболее страдала
середина клипера от дымовой трубы до шпиля, в особенности на левой
стороне, палубные доски ходили, как клавиши…вода свободно
проходила через угольные ящики в трюм… палуба над кубриком,
хотя
недавно проконопаченная, текла, как решето,… продольное
крепление тронулось, и клипер начал переламываться посередине;
продолжись шторм ещё суток двое – трудно было бы ручаться за
последствия». Зеленой пришёл к выводу, что корпус
«Алмаза» не выдержит штормов в «ревущих
сороковых» и у мыса Горн.
Послав об
этом донесение в Петербург, он вернулся в Рио-де-Жанейро и
стал на ремонт. Командир был абсолютно прав. Он написал в Петербург:
«…отбросив в сторону всё, пожертвовав своим
самолюбием,
дорогой мне репутацией моряка, которая более или менее пострадает от
такого неудачного исхода плавания, и, помня только одно, что
правительство вверило моему благоразумию жизнь и безопасность 200
человек, я не могу, и считал бы недобросовестным представить Вашему
превосходительству какое-либо другое мнение о положении
клипера».
На
душе у Николая Андреевича было тяжело. Он расстраивался, что
не придется пройти путем, которым гордится каждый моряк, хотя и не
чувствовал, в отличие от брата, любви к морской службе. Скорее всего,
он просто притерпелся к ней. В то же время Римский-Корсаков не мог
заставить себя творить и пришел к выводу, что и на музыкальном поприще
ему делать нечего. Трудно сказать, чем бы закончился этот душевный
разлад, если б не поступившие из Петербурга бумаги. Капитан получил
приказ следовать в Европу. Прибыл и долгожданный приказ о производстве
гардемаринов в мичманы.
Продолжение
Реценции:
comments
powered by HyperComments
|