Владимир Врубель

Жестокость и милосердие

Часть 136

Офицеры приходили в отчаяние

На каждые два выстрела из орудий противника севастопольцы отвечали одним, приходилось экономить порох и боеприпасы. Доставка их в Севастополь происходила крайне медленно из-за отсутствия нормальных дорог. В начале марта 1855 года на каждое орудие приходилось по 240 зарядов. Опасаясь вообще остаться без пороха, Нахимов распорядился открывать самостоятельно огонь из орудий только по наступающим колоннам противника. Понятно, почему жертв и разрушений у севастопольцев было больше.

Иногда непрерывные бомбардировки при подготовке противника к штурму длились несколько суток подряд. Гарнизон города перенёс шесть таких бомбардировок. Англичане и французы имели большое количество мортир и гаубиц крупного калибра. Укрыться от их снарядов было негде. Надежда оставалась только на молитву, чтобы неприятельские артиллеристы промахнулись, но те попадали. Иногда одна бомба союзников выводила из строя до сорока человек прислуги у русских орудий.

Во время второй бомбардировки Севастополя только в течение одного дня русские потеряли 536 человек, а союзники – 94. Такая вот была разница в потерях. Превосходство союзников над русскими в артиллерии и снабжении боеприпасами оказалось одним из решающих факторов войны.

Помимо артиллерии, противник обстреливал Севастополь ракетами, летевшими на расстояния, боvльшие, чем дальность стрельбы из орудий. Их называли «конгревовы ракеты» по имени английского изобретателя. Существовали аналогичные ракетные установки и в русских войсках, но в меньшем количестве и с меньшим размером ракет. В Крымской войне ракеты существенного значения не имели. Точность стрельбы ими была крайне низкая, куда-нибудь попасть можно было только случайно. Но поскольку у противника ракетных установок имелось много, то иногда они причиняли очень серьёзные неприятности, к счастью, довольно редко. Зато по ночам все с интересом наблюдали за траекториями огненных хвостов летящих ракет.

Большие потери артиллерийская прислуга несла от неприятельских снайперов, которые стреляли по амбразурам. Пули пробивали доски, которыми закрывали амбразуры, убивали и калечили моряков-артиллеристов. Так продолжалось до тех пор, пока неизвестный изобретатель не предложил делать щиты из толстых канатов. Такие щиты пули не пробивали. Этот опыт у русских первыми переняли французы, а затем – англичане.

Положение Севастопольского гарнизона некоторые русские офицеры сравнивали с бревном, постепенно сдвигаемым в печь, по мере того, как сгорал его конец. Прекрасно понимал это и сам царь, побуждая главнокомандующего к активным наступательным действиям.

Он писал ему: «Более чем когда-либо я убеждён в необходимости предпринять с нашей стороны наступления, ибо иначе все подкрепления, вновь к вам прибывающие, по примеру прежних, будут частями поглощены Севастополем как бездонною бочкою». Но попытки вести наступательные действия оказались тщетными. Русская армия проиграла все сражения, а севастопольский гарнизон ограничивался лишь отдельными вылазками, не имевшими большого успеха.

Оружие, которым пришлось воевать севастопольцам, оставляло желать лучшего. Артиллерия, несмотря на большое её количество, устарела, многие пушки сохранились ещё с аракчеевских времён. Вначале обороны выручали морские орудия, доставленные на батареи с судов. Один из русских офицеров, не пожелавший назвать своё имя, скрыв его под псевдонимом, написал в воспоминаниях: «В душе надо сознаться, что в эту войну часть артиллерийская была весьма плоха, а в особенности Севастопольская; подняли в дело такие орудия, которые, если бы не этот случай, то верно лежали бы до второго пришествия в арсенале, а в нужде и те поставили на места; бывало, привезут ядра, и пошла пригонка, годно или негодно, а если и есть зазор в 1/8 вершка, то на это говорили моряки артиллеристы, «ничего, сойдёт»….»

Противник превосходил числом мортир и не жалел бомб. В Севастопольском гарнизоне мортир большого калибра имелось немного, разрывные снаряды приходилось беречь, используя их только для разрушения неприятельских траншей, которые медленно, но неуклонно приближались к русским позициям. Морская артиллерия, установленная на бастионах, могла вести борьбу только с пушечными батареями неприятеля, а осадные мортирные батареи французов и англичан оказались вне её досягаемости.

Что собой представляли гладкоствольные ружья, находившиеся на вооружении русских пехотинцев, можно судить по отрывку из воспоминаний командира карабинерной роты егерского полка: «Ружья у нас были гладкоствольные; французские пули Минье, введенные у нас во время осады, после двух или трёх выстрелов не входили в дуло. Солдаты загоняли пулю, ударяя камнем по шомполу; шомпол гнётся в дугу, а пуля не поддаётся. Колотили как в кузнице. Солдаты приносили сальные огарки, смазывали пулю, но всё не помогало. Ружья, переделанные на нарезные, раздирались по нарезам. Немудрено, что в таком положении офицеры приходили в отчаяние, а солдаты бредили изменой».

Русские штуцеры по конструкции не очень отличались от штуцеров, находившихся на вооружении у союзников, но качество их изготовления оказалось значительно хуже, в результате чего они быстро выходили из строя. Кстати, английские офицеры обратили внимание на то, что русские ружья, которые англичане часто использовали вместо костылей, были прекрасно вычищены, но очень низкого качества – стволы легко гнулись, а деревянный приклад раскалывался от одного удара.

Следующая страница