Весной 1855 года в Де-Кастри из Петропавловска прибыл камчатский гарнизон. Муравьёв понимал, что вторая попытка союзников уничтожить малочисленных и плохо вооружённых защитников Петропавловска будет более подготовленной, и устоять второй раз русским уже не удастся.

Из этих соображений он распорядился всем собраться на Амуре. Старожилы и вновь прибывшие стали активно готовиться к отражению неприятеля.
 
И действительно, у Де-Кастри  появились суда-разведчики союзников. Попалив из пушек, впрочем, без особого вреда для русских, они ушли в сторону Сахалина.

    Как только лёд отошёл от берега, Римский-Корсаков со своим экипажем спустили шхуну на воду и принялись срочно снаряжать её к плаванию. С прибытием в Николаевский пост генерал-губернатора дел для «Востока» прибавилось.

Воин Андреевич выполнял множество поручений, связанных с доставкой грузов и людей. К концу лета Амур сильно обмелел, особенно в протоках. Плавание по реке стало рискованным, а порой невозможным. Командир шхуны доложил о навигационной обстановке генерал-губернатору. Но Муравьёв не придал значения его словам.

 Через некоторое время Римскому-Корсакову доставили приказ генерал-губернатора прибыть с «Востоком» в Мариинский пост. Приказы не обсуждаются, шхуна направилась в протоку, где села на мель, да так прочно, что снялись с неё с величайшими трудностями.
 
Командир доложил генерал-губернатору, что выполнить его приказ невозможно. Тот был этим крайне разгневан. Прошло несколько дней, и на обеде у Муравьёва произошёл трагикомический инцидент.

 Генерал, вспомнив за обеденным разговором о безуспешных попытках ввести в Амур «Палладу», которую пришлось потом затопить, чтобы её не захватили союзники, и последний случай с «Востоком», стал с раздражением говорить, глядя в упор на сидевшего напротив Римского-Корсакова, что у моряков всегда «нельзя», когда требуется выполнить приказание.

Он распалялся всё больше и больше, и уже почти кричал, что в военное время будет отдавать за это под суд и расстреливать. За столом наступила гробовая тишина. Воин Андреевич невозмутимо прихлёбывал суп, глядя в тарелку.

Когда наступила тишина, моряк поднял лицо и спокойным голосом поинтересовался у пылавшего праведным гневом генерала, успеет ли он закончить обед, прежде чем его расстреляют?

Муравьёв сначала потерял дар речи, а затем расхохотался, напряжение было снято, присутствовавшие за обедом облегчённо вздохнули. Но Воин Андреевич потом очень переживал несправедливый упрёк.