Экипажу брига Невельской велел остаться на зимовку в заливе Счастья  «для подкрепления нашего поселения и фактического влияния нашего в этой стране». Помимо олицетворения морской мощи державы, морякам предстояло принять активное участие в возведении построек.

Сам же Невельской на вельботе с вооружёнными матросами, прихватив с собой даже фальконет (небольшое чугунное орудие), с двумя местными проводниками, с которыми договорился Орлов, прошёл выше по Амуру, чтобы лично убедиться, что поблизости  нет китайцев.

Китайцев не было.

И тогда  рядовой флотский офицер, Геннадий Иванович Невельской, принял самостоятельное решение на уровне императора, Госсовета, правительства и ещё Бог знает каких высших органов государственной власти России. В решительности ему было не отказать.

Он вернулся назад к мысу, водрузил на  тут же вырубленном шесте российский флаг, и объявил ошалело взиравшим на это действо гилякам, появившимся из ближайшей деревушки поглазеть на незнакомцев, что объявляет всё вокруг российской территорией.

В заключение краткой речи, из которой они ничего не поняли, он приказал матросам дать залп из ружей, впечатливший гиляков до такой степени, что они в ужасе разбежались. Свежеиспечённый оплот государства на востоке он назвал Николаевским постом.

Оставив несколько матросов из числа гребцов стеречь новое приобретение Российской империи, правда, не сказав, где им спать и чем питаться, как всегда,  и  не без оснований, надеясь, что российский человек найдёт выход из любого положения, Невельской убыл в залив Счастья.

Орлову он приказал принять командование над обоими постами, Петровским и Николаевским, бдительно следя, чтобы ни одно иностранное судно не вошло в Амур. Если же такое случится, то немедленно сообщить капитану, что всё вокруг принадлежит России.

Попутно Орлову надлежало организовать строительство жилья и хозяйственных построек в обоих постах, наладить питание людей, организовать торговлю с гиляками. Словом, забот Дмитрию Ивановичу хватало, особенно, если учесть, что нужно было побеспокоиться и о жене и грудном ребёнке.

Дав все эти ценные указания, Невельской отправился в Иркутск, и затем в столицу, а Орлов приступил к выполнению многочисленных поручений.

Стиль работы Невельского резко отличался от того, какой был у Завойко. Завойко никогда не отдавал приказаний, не убедившись, что подчинённый может их выполнить, и, кроме того, был всегда внимателен к быту, условиям жизни людей, от него зависящих. К сожалению, Геннадий Иванович столь похвальными качествами не обладал.

Не следовало оставлять «Охотск» на зимовку в заливе Счастья.  Предупреждали его Орлов и командир брига, что это опасно. Не зря Завойко требовал вернуть транспорт в Петропавловск.

Внезапная буря с сильным ледоходом по заливу  выбросила «Охотск» на берег так далеко, что там он навсегда и остался. На счету было каждое транспортное средство. Потеря «Охотска» нанесла удар по снабжению восточного побережья.

Невельской появился в заливе Счастья через год. Его ждали там три дома, выстроенные по чертежам и под руководством Орлова и бренные останки «Охотска» на берегу.

Позже по чертежам Дмитрия Ивановича, которому пришлось выступать и архитектором, и строителем, построили три флигеля, казарму, часовню, баню, ледник. В своих записках, перечисляя постройки, как собственные достижения, Геннадий Иванович не поленился сообщить даже о «скотном дворе» для единственной коровы, принадлежавшей ему самому.

Прибытие начальника Амурской экспедиции сопровождалось трагическими событиями. Экипаж барка «Шелихов», перевозивший личный состав и семьи участников экспедиции, в том числе и Невельского с женой, а также запасы продовольствия, наскочил на камень и моментально стал тонуть.

Благодаря реакции командира, направившего судно на мель, удалось спасти людей, и, позднее, часть груза.

Транспорт «Байкал», сопровождавший «Шелихов», сам сел на мель в критический момент, и оказать помощь тонущему судну не мог. Спасение прибыло от Орлова с берега.

Из Петровского прислали две лодки, на которых перевезли людей. Сам барк спасти не удалось. Это был второй удар по снабжению восточного побережья и Камчатки.

Невельские поселились в домике, где провела зиму семья Орлова. В письмах жена Невельского отозвалась о Харитинии Михайловне, что «хотя она и не светская дама, но превосходная личность, очень услужливая и очень добрая».

Совместная жизнь в этой коммунальной квартире с крошечными детьми  и удобствами на улице продолжалась, пока для начальника экспедиции не построили свой дом. Российским людям не требуется объяснять, что такое жизнь в крошечном домике двух семей с грудными детьми.

Лейтенант Бошняк, один из наиболее выдающихся деятелей Амурской экспедиции, написал о жене штурмана: «Как первой женщине, поселившейся на Амуре, госпоже Орловой принадлежит также честь подвига, украшающего немногих женщин.

С переселением на Амур из Якутска положение её изменилось, сравнительно, в несколько раз худшую долю, и конечно имена госпожи Невельской и госпожи Орловой, по всей справедливости должны занять место в истории Амурской экспедиции».

Можно и должно восхищаться мужеством жён офицеров, служивших в Амурской экспедиции.

Но если Завойко, прибыв на Камчатку в качестве губернатора, первым делом занялся вопросами жилья, временно разместив матросские семьи по всем чиновничьим домам, в том числе и у себя в губернаторском доме, то участь семей матросов и казаков, служивших под начальством Невельского, трудно даже вообразить.