Моя дружба с котами началась с той поры, когда лейтенантская судьба забросила меня в одно чудное место, где мы получали к жалованию надбавку, именуемую «за особые условия службы». На лейтенантском языке её называли проще  - «за дикость».    

Ближайший населённый пункт высокопарно числился городом, хотя больше походил на деревню. По улицам, для которых слово «асфальт» отдавало чем-то волшебным, фантастическим, бродили курицы, с отчаянием разгребавшие мусор, стайки переговаривающихся гусей, озабоченно пробегали тощие собаки, низко опустив головы в наивной надежде найти что-нибудь съестное.

Это были годы, когда Советский Союз собрался обогнать Америку по производству мяса и молока на душу населения. В результате этого соревнования, в котором, к слову сказать, американцы и не собирались участвовать, возможно, потому что о нём даже не подозревали, по всей стране, кроме Москвы и Ленинграда, полки магазинов оказались заполненными лишь одними трёхлитровыми банками с берёзовым соком. Наверно потому, что берёза, растущая по всему земному шару,  почему-то считается нашим национальным деревом.  В Москву, на так называемые экскурсии, ехали на грузовиках, автобусах, легковых машинах, поездах и электричках, «экскурсанты», путь которых заканчивался у ближайшего гастронома.
    

На охраняемой территории воинской части, в которой я служил, находился военторговский магазин. В нём продавали знаменитую колбасу по два двадцать. Это была наша льгота и привилегия. Очевидно в глазах правительства, мы заслужили её тем, что охраняли социалистическое отечество, неся боевое дежурство у межконтинентальных баллистических ракет.
Однажды я шёл домой, точнее к одной старушке, у которой снимал в бревенчатом доме комнату. Дело в том, что мне осточертело жить пять лет в казарме в училище, а потом в офицерском общежитии с метким названием «Зелёный змей», и вовсе не потому, что стены этого барака были окрашены в ядовито-зелёный цвет.

Под мышкой я нёс завёрнутый в газету батон колбасы, которой делился со своей квартирной хозяйкой. Аборигены смотрели на меня из окон своих домов, как чукчи на Абрамовича.

Внезапно на моём пути оказался большой взрослый пушистый рыжий кот. Аура из запаха колбасы, окружавшая меня, просто потрясла его. Кот забыл, куда и зачем он шёл, теперь он неотступно следовал за мной. Дома я отрезал ему большой кусок колбасы, который он проглотил не пережёвывая. Короче говоря, я перестал давать ему колбасу, поглощаемую им с невероятной скоростью, когда прикинул, что у меня не останется ничего на завтрак. Утром он проводил меня до КПП (контрольно-пропускного пункта), а вечером уже ждал там же, чтобы отвести домой. Так повторялось каждый день. В благодарность, кот приносил мне мышей, благо их хватало с избытком, и выкладывал добычу на крыльце. Старушка, притворно пугаясь, сметала их в совок, и куда-то выбрасывала, подозреваю, что в огород к соседке.

Я полюбил этого замечательного красавца кота. Потом мне пришлось перебраться на другую квартиру, но кот повсюду меня сопровождал. Когда настало время ехать к другому месту службы, кота пришлось оставить новой квартирной хозяйке, та очень просила меня об этом. Она была хорошей доброй женщиной, и я не тревожился за его судьбу.

С тех пор коты шествовали рядом со мной по жизни, где бы я не жил.

Прошли годы, увы, их было очень много.
Так получилось, что однажды мы приняли решение переехать жить в Германию. Навсегда.
Зачем, почему, с какой стати? Все эти вопросы к описываемой истории отношения не имеют.

У нас дома жил сиамский кот по кличке Рика, а полностью - Рики-Тики-Тави. Что делать, я люблю Киплинга с детства. В семье дочери тоже имелся серый пушистый кот, которого звали Чича, сокращённо от Ричарда. О том, чтобы отдать котов «в хорошие руки», вопрос даже ставился. В обеих семьях сразу же единогласно решили котов везти с собой, так же, как и книги.

Но, на нашу беду, в Европейском сообществе готовились принять закон о том, что перевозимым животным необходимо сделать определённые прививки и представить справку с результатами анализа на бешенство. Всё бы ничего, но этот анализ могла сделать лишь лаборатория, аттестованная в соответствии с европейскими требованиями, в которой, кроме того, животному вставляли чип, или делали татуировку.
Ближайшая такая лаборатория находилась в Финляндии.

Между тем, личные дела котов, которые мы с зятем оформляли в различных учреждениях, и без того обросли многочисленными справками, в них были фотографии и даже «заграничные паспорта».  Во всяком случае, моё личное дело, хранящееся в военкомате, намного тоньше. Требовалось переправить котов в Германию до принятия пресловутого закона, а наш отъезд задерживался по независящим от нас причинам.

Тогда я позвонил своему другу детства, живущему в Кёльне, и объяснил ситуацию. Друзья на то и друзья, потому что приходят на выручку в трудную минуту. Мой друг прилетел в Петербург, взял котов и вывез их в Германию. С большим трудом ему удалось уломать стюардесс пронести клетки с котами в салон самолёта, а не в грузовой отсек. Иначе он привёз бы два хладных тельца.
    

В самолёте коты стали предметом всеобщего повышенного интереса. Вы никогда не обращали внимания, как ведут себя люди, увидев животное в необычной обстановке? Смягчились и стюардессы, посадив моего друга с котами на свободные места для пассажиров с грудными детьми.
    

К сожалению, у жены моего друга оказалась аллергия на шерсть, и ему пришлось поместить их в тирхайм. Это приют для животных, что-то вроде гостиницы для них, при ветеринарных лечебницах.   

Мы получили своих четвероногих членов семей только через три месяца.

Говорят, что кошки привыкают к месту, а не к хозяевам. Ничего подобного! Врач-ветеринар сказал нам: «Серый сразу успокоился и привык, а жёлтый, так он назвал нашего сиамского кота, всё время плакал». Мы не сомневались в том, что коты были под наблюдением, и что их кормили, как положено. Достаточно было посмотреть на их блестящие шубки.

Когда жена взяла Рику на руки, он испугался, и я, опасаясь, чтобы он не поцарапал ей лицо, забрал его к себе. Меня он почему-то узнал сразу, и запел. Когда мы везли его домой в клетке, я просунул в решётку пальцы, и он осторожно их покусывал. Трое суток Рика непрерывно мяукал, наверно, плакал и жаловался, почему мы так с ним поступили, и одновременно мурлыкал, выражая кошачье счастье, что он, наконец, дома со своей семьёй. Раньше мне никогда не доводилось видеть подобное.
    

А кот дочери, которую он очень любит, и всегда сидит рядом с ней, перенёс разлуку спокойно.

У животных, как и у людей, разные характеры.