20 сентября 1870 года прибыли к цели
плавания. Назимов, опытный мореход, нашел прекрасное место для высадки,
но
Миклухо-Маклай, словно назло, неизвестно только кому, выбрал другое,
оказавшееся просто гиблым.
Командир в рапорте министру сухо доложил:
«Господин Маклай прибыл на Новую Гвинею без всяких средств
для устройства и
существования своего и его двух наемных слуг, из которых один
– шведский
подданный, другой – дикарь острова Ниуе».
Швед Ульсон был матросом с китобойного
судна, которому надоело плавать, а туземец – мальчик,
находившийся в положении
раба. Наверное, у него было собственное имя, но Миклухо-Маклай назвал
его
просто и без затей – Бой.
Еще в пути путешественник оказался без
копейки в кармане: почти все полученные в Русском географическом
обществе
деньги он перевел в аккредитив, который можно было разменять только в
Австралии. Пришлось поступиться гордостью и попросить денег у
командира, с
которым, как он сообщал, находится «в несколько натянутых
отношениях». Назимов
дал ему в долг большую сумму из собственных средств, на которые
Миклухо-Маклай
кое-что купил для себя и нанял слуг.
Пять дней от зари до зари сто десять
матросов и офицеров работали, расчищая площадку для дома и вокруг него
от
тропического девственного леса, потом тридцать человек плотников
строили дом. У
Миклухо-Маклая не было с собой самых элементарных и необходимых бытовых
вещей,
не говоря уже о приборах для проведения исследований. Командир и
офицеры
увидели полную неподготовленность незадачливого путешественника к жизни
в диком
месте. А ведь он отвечал и за жизни своих спутников, которые ему
доверились.
Безответственность и авантюризм – только
так
можно охарактеризовать подготовку Миклухо-Маклая к первому посещению
Новой
Гвинеи. Офицеры простили ему высокомерное поведение и снабдили всем
необходимым, отдали многие личные вещи. Командир, на свою
ответственность,
оставил ему небольшую шлюпку со всем оборудованием, оружие, разрешил
передать
часть судового инвентаря и снабдить продовольствием за счёт офицеров.
На всякий случай Назимов приказал заложить
мины вокруг построенного для путешественника и его слуг дома, что и
было
сделано лейтенантом Чириковым. В случае нападения папуасов,
Миклуха-Маклай мог
взорвать их, находясь в доме и вне него. Минёры с корвета всё ему
объяснили и
показали. Каждая мина представляла собой две большие бутылки,
наполненные
порохом. Одну из них можно было подорвать ударным составом, а другую с
помощью
стопина (пороховой нитки), проведённой из дома внутри бамбуковых
трубок.
Договорились о месте, куда он зароет медные
цилиндры с рукописями. У дома выкопали и оборудовали два погреба с
дверями. В
одном можно было хранить вещи, в другой поместили пять пудов пороха.
Никто не
приказывал это сделать ни командиру, ни офицерам. Но, судя по запискам,
благодарности особой Миклухо-Маклай к своим благодетелям не испытывал.
С аборигенами команда попыталась установить
дружеские отношения, чтобы этим помочь путешественнику. Делали им
подарки:
пустые стеклянные бутылки, пуговицы и другие, такие же ценные вещи.
Папуасы
тоже лицом в грязь не ударили – принесли какие-то несъедобные
фрукты и собаку,
ни то дохлую, ни то убитую.
Команда «Витязя» попрощалась с
отчаянным и
безрассудным путешественником, мысленно видя, как аборигены используют
его в
виде закуски. Ушли в плавание с 25
больными членами экипажа, заработавшими лихорадку при строительстве
дома для
путешественника.
В 1872 году газета «Кронштадский
вестник»
напечатала слух о смерти Маклая. Новость возбудила интерес в обществе,
дошла до
самых верхов. Константин не забыл о своем обещании и велел отправить
судно для
выяснения судьбы путешественника.
Эту задачу возложили на командира клипера
«Изумруд» капитана 2 ранга Михаила Кумани. Снова
плавание в опасных водах по
неточным картам. Миклухо-Маклая нашли живым и невредимым. Был жив и
швед,
который только на месте понял, во что он влез, а вот мальчик умер.
Обстоятельства смерти ребенка, как их описывает Маклай, не для
слабонервных и
показывают, что Николай Николаевич был крепким орешком. Даже в фильмах
ужасов
нечасто встречаются подобные сцены.
Бедный швед чуть не сошёл с ума от страха,
когда ночью при свете свечи Миклухо-Маклай вырезал гортань и язык у
мертвого
мальчика, чтобы прислать их потом одному знакомому профессору, которому
он
пообещал достать эти органы туземца (интересно, каким образом?).
Маклай, к
ужасу шведа, хотел извлечь и мозг мальчика, но его остановило только
отсутствие
подходящей банки.
Потом они засунули тело в мешок, добавили
камней, и понесли в шлюпку, чтобы сбросить в море акулам. Швед вполне
резонно
считал, что если их встретят папуасы, то решат, что они убили мальчика
и убьют
их самих.
Когда везли в шлюпке тело мальчика,
Миклухо-Маклай впал в лирическое настроение и залюбовался свечением
моря: «Я
пожалел, что нечем было зачерпнуть воды, чтобы посмотреть завтра, нет
ли чего
нового между этими животными, и совсем забыл о присутствии покойника в
шлюпке и
о необходимости схоронить его». Тонкой натурой был Николай
Николаевич.
Потом, когда они вернулись, он дописал
листок в дневнике: …Ульсон пошел приготовить чай, который
теперь, кажется,
готов и который я с удовольствием выпью, дописав последнее
слово». Маленьких
радостей жизни путешественник
не чурался.
В другом месте он пишет о крупном животном,
пятнистом кускусе, которого поймали папуасы: «Тупым ножом, за
неимением
другого, перепилил я шею несчастного животного, которое во время этой
варварской операции не испустило ни одного звука».