Владимир Врубель

Жестокость и милосердие

Часть 97

Судьба военных инвалидов

Академик Пирогов после войны утверждал: «Я могу сказать к чести русской хирургии, что мы в Крымскую войну несравненно более употребляли сберегательное лечение в повреждениях локтевого сустава, чем наши неприятели, и гораздо более, чем во все другие европейские войны, взятые вместе». Николай Иванович был борцом за русский приоритет во всех областях медицины, иногда перегибая палку и выдавая желаемое за действительное.

Тут нужно разбираться, почему английские врачи не старались спасти руку раненому солдату, причём часто даже по просьбе самого раненого. Ответ прост: они желали ему… добра! Дело в том, что солдату было предпочтительней остаться без руки и потом получать пенсию – один шиллинг в день, чем жить с искалеченной, плохо работающей рукой и не получать за ранение ни копейки.

Русским солдатам полагалось только разовое пособие, а жить без ампутированных конечностей он мог только на подаяние, если это, конечно, можно называть жизнью. После войны по южным губерниям разбрелись с костылями или на деревянных тележках калеки в грязной и рваной военной форме, с медалями и с солдатскими Георгиями за оборону Севастополя. Они просили подаяние около церквей или кабаков. Первое время после войны им подавали. Жили они недолго.

Невольно вспоминается конец двадцатого и начало нынешнего века, когда на Невском проспекте и в метро собирали подаяние инвалиды в военной форме. Разобраться были они искалечены в Афганистане или Чечне, или только прикидывались ветеранами, было трудно. Вывод напрашивается только один: традиции сохраняются.

То, как врачи работали с ранеными, можно понять, читая записки Пирогова. Сначала останавливали кровотечение. Это делали наложением турникета либо пережимали пальцами, перевязывали сосуды. Если малую артерию нельзя было перевязать или прижать, то прижигали раскалённым железом. Могли использовать «едкие и стягивающие средства».

Можно себе представить, какие ужасающие крики неслись из операционной, когда врачи ещё только принимались за лечение. Затем начиналось удаление инородных тел из организма щипцами или особой ложкой. Ну а затем, если ничего не нужно было отрезать, рану зашивали иглой с нитками.
Стоит ли после этого удивляться процентам смертности, сообщённым главным военным медиком?

Достижением Николая Ивановича Пирогова считается поточный метод, который он организовал на перевязочном пункте. Вот как это делалось, по описанию знаменитого хирурга.
Сначала раненого усыпляли хлороформом, но, как мы уже говорили выше, это происходило не всегда. Затем снимали повязку, и врачи решали, резать или нет. Около каждого операционного стола (для этого годились и бильярдные столы) стояли три врача и два или три солдата. Один врач следил за пульсом, если пульс был слабый, то раненому вливали водку. Другой – прижимал артерию, а третий – либо выуживал пулю или осколок, либо резал или пилил.

Как я понял из записок великого врача, он в основном перепиливал кости, производил непосредственно ампутацию.
Солдаты держали мученика, лежавшего на столе, если у того ещё оставались силы сопротивляться усилиям добрых Айболитов, пытавшихся его спасти. Отрезанную ногу или руку бросали в стоявший рядом ушат. Когда он наполнялся отрезанными конечностями, солдаты выносили его и ставили новый, пустой.

Хирург переходил к следующему столу, а ампутированным занимался врач, перевязывавший сосуды. Когда он заканчивал эту работу, то раненому накладывал повязку третий врач. Затем оперированного хватали четыре солдата, ожидавшие за дверями, и несли его на кровать, а на стол укладывали следующего, который был уже прекрасно морально подготовлен, слыша жуткие вопли своего предшественника. Получалось что-то вроде конвейера.

Как можно было сохранить здоровую психику в такой обстановке, даже трудно себе представить. «Этот способ сортировки врачей имел ту хорошую сторону, что операция шла гораздо скорее, и для каждой ее части можно было выбрать знатоков дела, так как у нас случалось нередко, что один врач делал хорошо ампутированные разрезы, но не умел хорошо перевязывать сосуды, или наоборот», – отмечал академик.

Николай Иванович утверждал, что по его методу на перевязочных пунктах удавалось «ампутировать слишком 300 раненых» в течение суток, а при благоприятных условиях – даже за 9 часов. Я взял в руки калькулятор и посчитал. Получилось, что в первом случае на ампутацию приходилось 4,8 минуты, а во втором – 1,8. Наверное, пяти или двух минут вполне достаточно, чтобы ампутировать ногу или руку, академику виднее.

Воздух в операционной наполняли испарения хлороформа, крови и серы. Сера выделялась в процессе накладывания гипсовых повязок.
Моряки посоветовали академику применять в госпиталях и перевязочных пунктах ждановскую жидкость, названную так по имени её изобретателя. Она широко использовалась на судах для уничтожения так называемого трюмного запаха, а точнее, попросту перебивала любой запах.

Пирогов оценил этот совет по достоинству. Позднее он даже опубликовал по этому поводу статью в «Морском Сборнике», в которой высказал своё мнение о ждановской жидкости. Хирург утверждал, что она «в кратчайшее время совершенно уничтожает зловоние в воздухе, развивающееся от гниения трупов, от злокачественных нарывов, от испражнения, от накопления больных, от перевязочных вещей, и вообще от всех причин, сопряженных с условиями госпитального быта...»

Допустим теперь, что раненый каким-то чудом после операции остался жив. Его относили в госпиталь. Обстановка там была такая же, какую застала Найтингейл во время своего первого появления в Скутари. Разница заключалась в том, что у англичан со временем всё изменилось в лучшую сторону, а у русских – каким было, таким и осталось.

Следующая страница